Татьяна Шалаева
Жил да был один мужчина. И был он и в самом деле один – потому, что все его силы и все дни его жизни забирало его непосильное Бремя.
Чтобы никого им не пугать и не нагружать, он ушел жить в горы, где в холоде и полном одиночестве он носил свое Бремя с горы на гору, с вершины на вершину. Он и сам не помнил, где и когда он обрел свое Бремя – но ради него он отказался от всего, что любил когда-то, отказался даже от музыки. И он точно помнил, что любил… но как любил, кого или что – уже не мог вспомнить, потому, что вся жизнь была одним несением бремени.
Люди из деревни у подножия гор, конечно, его знали; знали и про его Бремя. Но никто не мог, да и не хотел ему помогать. Кто-то из жителей деревни помнил его молодым и веселым, но теперь даже они с усмешкой называли его между собой Бременским Музыкантом.
Иногда, когда тяжелый камень, с трудом внесенный на вершину, катился вниз, он внезапно вспоминал что-то; смутно и как будто не совсем о нем вспоминалось, что он наказан за что-то страшное, но вот кем и за что… Музыкант вздыхал, спускался вниз и вновь тащил свое Бремя наверх, не видя в этом ни цели, ни смысла, и не имея ни малейшей возможности изменить хоть что-то.
Однажды Музыкант поднялся на самую высокую гору, и оттуда увидел чудесный замок, построенный на вершине. Дворец выглядел очень красивым и изящным, сверкал ледяными стенами, но казался при этом совершенно безжизненным. Над башнями не вились флаги, в окнах не было света, из труб не шел дым.
Для Музыканта не было никакой разницы, куда идти дальше, и он подумал – а почему нет? Какая разница, куда я понесу моё бремя?
Он шел всю ночь, и утром вошел во дворец – пустой и холодный, ничем не отличающийся от холода заснеженных вершин. И в одном из залов дворца Музыкант увидел высокую женскую фигуру. Женщина с королевской осанкой как будто бы была вморожена в пол, и даже воздух вокруг нее казался неподвижным. Музыкант испугался, что не сможет дышать − но женщина заговорила с ним, и он уже не смог уйти.
− Ну здравствуй, раб мой! − сказала она глухим голосом.
− Я не твой раб! – возмутился Музыкант. Он всегда считал себя пусть не очень счастливым, но свободным; и был уверен в том, что он сам определяет свою судьбу, пусть она даже и заключается в несении Бремени.
− Наивный, − усмехнулась Женщина. – Да ты хоть знаешь, кто я?
− Не знаю… Королева какая-то, наверно, раз в таком дворце живешь. Но почему одна?
− Да, ты правильно понял, раб. Я – королева. И имя мое – Вина. И если ты, раб, думаешь, что я королева без королевства, ты жестоко ошибаешься. Можешь считать, что я почти Королева Мира. Почти… Мало кто не чувствует меня своей хозяйкой; мало кто не чувствует Меня! Все, все эти глупые жалкие людишки знают мою власть, знают чувство Вины; все они мои рабы!
Музыкант был ошеломлен – ему тоже хорошо было знакомо это чувство, он знал зов этой Королевы… Но никогда и представить себе не мог, насколько может быть безжизненным, холодным и опустошающим это чувство Вины.
− Постой, Королева… если у тебя есть столько власти – почему же ты чувствуешь себя такой несчастной? И слезы по щекам катятся, и зеркало вон в руке разбитое…
− Глупый, глупый раб… Ну как же ты не понимаешь? Там, где есть я, Вина, там не бывает Свободы, Радости или Любви − у Королевы дрогнул голос, и еще несколько слезинок, превратившись в сосульки, разбились с тихим звоном у ее ног. И вдруг она закричала − Да ты понимаешь, как меня ненавидят? Все, все ненавидят! Жить без меня не могут, выращивают меня на каждом своем промахе, зовут меня при любой сделанной ошибке – и ненавидят! Потому, что слабые, но с непомерной гордыней: все хотят быть святее Бога, прожить жизнь без ошибок. А так не бывает – вы же люди, и живете на Земле, как в школе! Вы же учитесь, понимаешь, учитесь! И на своих ошибках тоже! – Королева тяжко вздохнула − Да чего там, только на ошибках своих и учитесь. Дураки… Вместо того, чтобы выводы делать, исправляться и расти самим, вы, ошибаясь, немедленно создаете меня. Возьми, мол, матушка Вина, мою ошибку на себя. А я, зато, чувствовать себя виноватым буду, потому, что исправлять ошибки и идти на риск – страшно. Виноватым быть - уже не страшно. Вроде как рассчитался: успеха не добился, или что-то испортил – ну так я искуплю своей Виной. Виноватые не действуют, незачем… Понимаешь? Вы создаете Вину вместо того, чтобы действовать и поправить то, что натворили…
Музыкант стоял неподвижно, молча слушал. И с каждой секундой ощущал, как его Бремя тяжелеет, и из привычного груза делается чем-то чужим и враждебным.
− А хочешь, я тебе еще кое-что покажу? – спросила Королева – Для особо верных моих ценителей, которым мало меня ощущать целые сутки? Иди вперед, по этой хрустальной галерее, а потом спустись вниз по лестнице. Ты услышишь… − лицо у Королевы окаменело на секунду, брови сошлись у переносицы – услышишь… Вот иди на этот звук и посмотри. Там мое единственное Дитя − Наказание. Других нет и быть не может. Она везде со мной. Где я появляюсь, там и она; где есть Вина – там должно быть и Наказание. А уж как вы, люди, себя наказывать умеете – тебе ли не знать… Вон какое Бремя столько лет на спине носишь, и ведь сам забыл уже – откуда, за что, а все носишь и носишь.
Музыканту хотелось опрометью кинуться прочь от Королевы Вины, но он внезапно понял, как стал за столько лет тяжелой и бессмысленной работы. Собрав остаток сил, он медленно прошел галерею, стал спускаться по лестнице и услышал жалобные стоны, а потом и громкие удары плетки. В одной из комнат он увидел Наказание, дитя Вины. Увидел хрупкую фигурку, израненную спину, хотел помочь – и тут поймал ее взгляд и оторопел. н ожидал увидеть боль и муку, а увидел совершенно иное – торжество, превосходство, удовольствие, гордость, радость…
− Так вот зачем все это – изумленно думал Музыкант – вот кто тут главный, оказывается… Вот про что народ говорит: «Унижение паче гордости». Не матушка тут Королева, а вот это страшное дитятко. Мать-Вина ему только корм поставляет, пушечное мясо. Те, кто не хочет над своим счастьем трудиться, таким вот образом его обретают: так мучаются, что аж счастливыми себя чувствуют. И раны-то у них самые глубокие; и потери-то самые тяжелые; и болезни самые опасные; и любовь самая разнесчастная. И страдают, и болеют, и мучаются всю жизнь, наказывая себя за вину, которую сами же и придумали… Это же так просто! Как же я сам то раньше не догадался? Уф, прямо камень с души упал – подумал Музыкант и почувствовал себя невесомым. Камня-Бремени за его спиной больше не было.
− И все? Вот так все просто? – Музыкант не мог поверить в чудо. Но думать долго не было времени, со всех ног бросился он прочь от этого страшного замка и двух его хозяек.
Музыкант бежал весь день и к ночи спустился в долину. Ему пока не хотелось никого видеть – он хотел привыкнуть к своему новому состоянию. Он так долго жил вместе со своим бременем, что иногда физически чувствовал его нехватку, ему даже казалось, что на его спине теперь растет уродливый горб. Он остановился на ночевку на лесной поляне, разжег костер, согрелся, выпил вина и решил, что должен непременно вспомнить, как он жил раньше, когда умел петь и веселиться. Сначала получалось очень плохо – движения были нелепыми и угловатыми, голос не слушался и отчаянно фальшивил. Но Музыкант не сдавался – и постепенно к нему вернулись все его умения, он опять был сами собой, веселым, озорным и знающим вкус и цену жизни.
Утром с легким сердцем он отправился в путь, насвистывая, наслаждаясь теплом солнечных лучей, мечтая и рассеянно наблюдая за полетом птиц и за бабочками, которые порхали вокруг него.
И так он увлекся своими мечтами, что не заметил, что в мосте недостает нескольких досок, сделал следующий шаг и провалился в воду.
Вода принесла его к пещере. Музыкант устал и замерз. Вода отрезвила его, вернула от мечтаний к реальности. Что теперь делать, как жить? Он не понимал сам себя, но, что было гораздо хуже, потерял веру в то, что жизнь может преподносить и приятные подарки. Да, от бремени удалось избавиться. Но отсутствие тяжести еще не делает жизнь легкой, а, тем более, счастливой.
Как быть? Он сидел в темной и холодной пещере, и у него не было совершенно ничего. Ничего.
Ничего, …кроме него самого. Но он-то у себя был!!!
Эта мысль была похожа на вспышку, она ошеломила его, как будто вывернула наизнанку. Музыкант почувствовал, что дышит полной грудью, и в него вливается жизненная сила. Он есть – и этого достаточно, чтобы построить жизнь заново. Все, что ему нужно, есть у него внутри: ум, сила, воля, решимость. Есть еще доброта и нежность – может быть, и они пригодятся?
Музыкант оглядел мрачную пещеру – ну да, веселого тут мало. И вспомнил когда-то прочитанные слова: делай добро из зла, потому, что его больше не из чего делать.
Он усмехнулся и направился к выходу из пещеры – с твердым намерением жить счастливым.
И конечно, так и произошло. Он вернулся в свою деревню, и было в нем после его избавления от бремени что-то такое, что никто даже думать не смел о нем плохо. Его уважали, некоторые даже побаивались, а многие любили – и было, за что!
Настал момент, когда Музыкант встретил женщину, которая подходила ему, как ключ подходит к своему замку, или как перчатка, сшитая на заказ, подходит к руке. Он не любил говорить ей про свою любовь, но, когда они по вечерам потихоньку пели песни на крыльце своего дома, подпевала вся деревня; когда они вместе сажали розы, аромат струился по всей округе; когда они вдвоем над чем-то смеялись, улыбались все вокруг. А плакать им и не нужно было – просто незачем.
И жили они долго и счастливо; они и сейчас живут.
------------------------------------------------------------------------------------------------
14.04.13
Публикуется с разрешения автора